Пошли первые условные сутки.
***
Из кухни принесли стол, закуску и водку.
После первой бутылки Саша попросил всех ответить на два вопроса: «Почему я здесь?» и «Чего я боюсь?».
Слава первый взял слово:
– Я хочу пить, спать, трахаться, общаться и очистить свой мозг от шлака. Я боюсь, что кончится водка, прежде чем я достигну нирваны, вырвавшись из круга сансары.
Маша долго думала, но ничего не придумала.
– Хочу хорошо провести время, – сказала она. – Все равно делать нечего. А чего я боюсь, не знаю. Ничего.
– Забеременеть, – подсказал Слава.
– От тебя, – нашлась Маша.
Все засмеялись.
Следующий был Костя. Он умел говорить и обожал слушать себя.
– Я люблю приключения и хочу знать, каково это – выйти в день или в ночь после нескольких дней взаперти, в изоляции, без сотового и часов – словно из джунглей, где нет цивилизации. Я прыгал с парашютом, покорял Эльбрус, нырял с аквалангом – теперь я здесь. Будет непросто, но весело, я это чувствую. Саш, спасибо за приглашение. Чего я боюсь? Боюсь, что надоест раньше, чем откроется дверь наружу. Кира, твой черед.
Порозовев от волнения, Кира сказала:
– Можно я пропущу? Я пока не готова.
– Значит, мало выпила! – Слава налил ей водки, полную рюмку. – Пей до дна! И скажи-ка нам, что ты думаешь обо всем этом.
Кира выпила, и он, глядя на нее плотоядно, одобрительно закивал. Маше это не нравилось. Наблюдая за Славой в профиль, из-под длинных черных ресниц и прядей черных волос, упавших ей на лицо, она улыбалась, так как все улыбались, но в глазах радости не было.
Отдышавшись, Кира сказала:
– Меня позвал Костя. Я не хотела сюда идти, но отпускать его одного тоже не захотела. Поэтому я здесь. Никогда бы не подумала, что буду пить водку и жить неделю без правил.
– Тебе нравится здесь? – спросил Саша.
– Честно?
– Как на исповеди.
– Пока не знаю, не поняла.
– Спасибо за откровенность. Чего ты боишься?
– Потерять над собой контроль.
– Не бойся, здесь все свои. Контроль над собой не стоит того, чтобы все время думать о нем и держать себя под уздцы, чтоб, не дай Бог, не наделать глупостей, по меркам нашего общества. Освободись. Позволь себе быть собой. Поль, твоя очередь. Что ты нам скажешь? – Саша смотрел ей в глаза. – Почему и чего?
– Я тебя люблю, поэтому я здесь. Я боюсь узнать что-то такое, что знать не хочу, о ком-то из нас, в том числе о себе.
Костя зааплодировал:
– Браво! Классно!
– Спасибо. – Полина смотрела на Сашу. – Что скажет нам психолог и психиатр, социолог и чуточку социопат, поэт и прозаик жизни?
– Скажу, что рад всех видеть и хочу посмотреть, что будет дальше с каждым из нас. Хочу лучше узнать себя и измениться. Хочу, как сказал Слава, очистить свой мозг от шлака. Хочу выйти в день или в ночь, как сказал Костя – не зная, что там. Экзистенциальный эксперимент. Путешествие без маршрута. Выход из зоны комфорта, как любят сейчас говорить, в сумерки, где можно столкнуться с демонами, а можно и встретить ангелов. Чего я боюсь? Пожалуй, лишь одного – не получить удовольствия.
– За это и выпьем! За удовольствие! – подытожил Слава. Рванув со старта, он разбавлял пиво водкой, но никто не взывал к его разуму. Мамы здесь нет. Четвертое правило – «Пьем пиво и водку» – Слава соблюдает буквально. Он большой, толстый и всех перепьет, даже смешивая напитки.
Вторая бутылка ушла за два тоста, и Саша поставил в проигрыватель альбом «The Doors». Гипнотический вокал Моррисона стал фоном для разговора, а в паузах – когда все молчали – он приглашал их с собой на другую сторону, куда большинству вход заказан.
– Что за музыка? – спросила Кира. – Необычная. Мне нравится.
– Doors, – ответил Саша. – Джим Моррисон. Вся его жизнь была экспериментом. И он достиг своей цели.
– Какой?
– Умер.
– Жуть. Как?
– От передоза. Обычная смерть рок-звезды в двадцать семь лет. Двери открылись и закрылись. Но он до сих пор жив, он с нами, здесь, в этой комнате. Искусство дарует бессмертие.
– Не всякое, – возразил Слава, налив себе пива. – Я барабанщик в сраной дворовой группе и не стану бессмертным, а сдохну в день своей смерти.
– Поработай над этим, время еще есть.
– Пофиг. Сдохну так сдохну. Не стоит рвать задницу ради того, чего нет. Бессмертия нет. Трупу все равно, он не помнит, не чувствует, не знает, что он труп. Так что буду бухать и не думать об этом. – Слава сделал глоток пива. – А ты? Уже продал душу дьяволу как Фауст и Паганини?
– В процессе.
– Я голосую за Славу, – Маша подняла руку. – Ну его нафиг, надо жить и не парится, не думать о всякой хрени. Заниматься сексом, радоваться.
– Хороший минет стоит месяца жизни, так я считаю. А твой, – обратился он к Маше, – двух.
Она не смутилась:
– Трех.
– Что стоит года твоей жизни? – Костя поддел Славу дабы продолжить шутку.
– Такой день как сейчас, – серьезно сказал Слава.
Все замолчали. Работая челюстями и слушая музыку, каждый о чем-то думал, а Джим призывал проще относиться к жизни. Она такая какая она есть.
Time to liveTime to lieTime to laughTime to dieTakes it easy, babyTake it as it comes
– Как думаете, который час? – спросил Саша, когда молчание стало в тягость.
– По моим ощущениям, два ночи, – сказала Полина. – Очень хочется спать.
– Пожалуйста, – сказал Саша. – У нас демократия.
– Я в душ. Если хочешь, составь мне компанию, – улыбнулась она.
– С удовольствием.
– Можно с вами? – спросила Кира. Она была самая пьяная, и язык у нее заплетался.
– Ванна тесная, не поместимся. – Полина за словом в карман не лезла. – Сходишь со Славой, вы же молодожены.
– Типа того. – Маша обняла Славу, а тот засунул руку ей в джинсы и стал ее гладить. Молодожены. Знакомы неделю. Медовый месяц.
Полина и Саша пошли в душ и там занялись сексом под струями теплой воды. Закончив с этим, вымыли друг друга и вернулись в зал розовые, расслабленные и посвежевшие. Их встретили шуточками и улыбками. Третья бутылка водки, на четверть пустая, стояла в центре стола. Маша клевала носом. Слава пил пиво. Костя скучал. Кира читала вкладыш от диска «The Doors».
– Симпатичный, – сказала она. – Жаль, что умер.
– Сейчас ему было бы семьдесят, а так ему двадцать семь и он не стареет, – заметил Саша. – Кто следующий в душ? Кто хочет чаю?
Выпили чаю и кофе. Воду набрали из ванны согласно четвертому правилу, и все пришли посмотреть, сколько в ванне воды. Воды было много, очень, полная угловая ванна. Появились сомнения, но Саша всех успокоил: двести литров на шестерых – сущая чепуха, не заметите, как закончится.
После чаю Слава и Маша пошли в душ: Маша – пошатываясь, Слава – с плотоядной ухмылкой – и вернулись не скоро. Они мылись шумно. Маша громко стонала, шлепки тела о тело были слышны в зале, темп нарастал – было весело, смеялись в голос. Саша пародировал Машу, а Кира смущалась – они следующие, а как идти в душ после этого?
Когда Слава и Маша вернулись, пьяные и довольные, Кира пошла одна, а Костя остался в зале, делая вид, что так и должно быть. Слава не понял:
– Ей будет скучно. Кто ей потрет спинку?
– Я могу, – вызвалась Маша. – С удовольствием.
Слава глянул на нее подозрительно:
– Что это значит? Лесбос?
– Би, – ответила Маша. – И мне это нравится.
Слава был озадачен, и не он один. Неожиданно и откровенно. Дальше – больше. Маша пошла в ванную, и никто не стал ей мешать, даже Костя. Усмехаясь, он смотрел шоу из первого ряда и ждал, что будет дальше.
Ко всеобщему удивлению, Маша осталась в ванной. Прошло двадцать минут, прежде чем Кира и Маша вернулись – взявшись за руки как первоклассницы.
Увидев лица товарищей, девушки рассмеялись.
– Расслабьтесь! Это программа «Розыгрыш»! – крикнула Маша. – Классно мы вас?
– Да, молодцы, – сказал Саша. – Костю чуть инфаркт не хватил.
– Ладно вам, – подал голос Костя. – Женщина – не мужчина, справился бы, сердце у меня крепкое.
Допили третью бутылку. Полина и Кира не пили. Машу вырвало в туалете. Все чувствовали, что пора закругляться. Джим Моррисон пел третий час – то чисто и глубоко, то пьяно и хрипло – и был единственным, кто не устал.
Костя и Кира легли в спальне как VIP-персоны, Полина и Саша – на диване в зале, а Маша и Слава – в зале на надувном матраце. Маша была в отключке, и Слава перенес ее на матрац.
Выключили свет и уснули.
***
Вторые условные сутки.
Когда Саша проснулся, первое, что он почувствовал – сильную головную боль и тошноту, в кромешной тьме, под звуки храпа в спертом воздухе зала. «С вентиляцией плохо, – подумал он. – Это проблема». Кажется, он выспался, но не был уверен в этом из-за похмелья. Раскрывшись во сне, Полина лежала в стрингах и лифчике, на животе, а он подумал о том, что ему все равно, с мужской точки зрения. Похмелье отбивало желание. Вчера было страстно, сегодня – тошно. Что сейчас за окном? Утро? День? Окна надежно заклеены, в три слоя картона, на них плотные шторы, и свет не проникнет сюда, в убежище вне пространственно-временного континуума, где времени нет и есть лишь бытие, здесь и сейчас, последовательность действий, эмоций и слов. Люди привыкли к минутам, неделям, годам, к дням рождения, будням и праздникам – и там, за окном, трудно принять мысль, что все относительно и времени нет вне связи с пространством.
